От города донеслась ожесточенная пулеметная стрельба с частыми хлопками выстрелов танковых пушек. Этого следовало ожидать — в большом и хорошо устроенном порту британцы не могли не держать достаточный гарнизон, ибо это была единственная нить, связывающая их с островом, питающая дивизии на континенте, не менее значимая, чем пуповина ребенка в материнском чреве.
Майер сплюнул грязную слюну на пыльную дорогу и вытер рукавом измазанного мундира капли пота со лба. Он устал, очень сильно устал за эти две недели отчаянного, безостановочного наступления. Сейчас бы радоваться ему, но тревога нарастала, а он привык доверять своей интуиции.
И тут неожиданно с юга, от канала, донеслись раскаты пушечного грома. Эсэсовцы мигом притихли и дружно повернулись. В трех километрах от них пехотинцы должны были занять позиции вдоль берега, чтобы не допустить подхода к Дюнкерку английских войск. Их там один батальон, только с противотанковыми орудиями, а били явно гаубицы.
Майер хотел отправить к каналу разведчиков, но из-за деревьев на дорогу выскочил на большой скорости мотоциклист, резко затормозив тяжелый «цундап» с коляской перед офицером.
— Британцы, герр гауптман! — парень с нашитыми на рукаве полосками обер-ефрейтора по-армейски обратился к Майеру. — Развертываются вдоль берега. Это части их 2-й пехотной дивизии, мы сожгли бронемашины разведки. Наш майор просит помощи, иначе будет поздно!
— Хорошо, ротенфюрер, — с издевкой ответил Майер, именуя солдата на эсэсовский лад. — Поспешайте туда, к городу, там генерал Гудериан. Эй, парни! Седлайте мотоциклы, пора и нам в дело. Драка будет серьезная!
Майер не колебался ни секунды — сомнения и волнения исчезли, а душа натянулась струной в напряженном ожидании боя. Через десять минут его мотоциклетный эскадрон соединится с пехотой и примет на себя удар британской дивизии. Силы несоразмерные, но надо продержаться час или два до подхода резервов. Англичане не должны прорваться к Дюнкерку.
Андрей сидел на диване, откинув голову на спинку. Все же не молодое у него тело, отнюдь не молодое. Раньше он посмеялся, когда услышал злую шутку — если у пятидесятилетнего мужика ничего не болит, то либо он умер, либо не мужик.
А фюреру, мать его, за полтинник, хорошо, что этот собачий сын здоровье берег — не курил, почти не пил, кроме пива или сладкого ликера в молодости, вегетарианцем был.
Хотя раньше мясо трескал, но после смерти своей то ли любовницы, то ли племянницы отказался от скоромной пищи, перешел на растительность и в моральную компенсацию принялся называть всех употреблявших животную пищу «трупоедами». Кому говорить — полмира кровью залил, а еще вегетарианец?!
В животе бурлило, будто дрожжей наглотался, пучило, водило из стороны в сторону кишки — Андрей еле сдерживался, чтобы не пустить «злые ветры». Но не от скромности, давно бы напукался, пусть зловонием дышат, твари. Но только одна мысль удерживала его от претворения желания в действительность — самому же дышать придется.
Пришлось бегать в туалет каждые полчаса, а вернувшись на диван, снова ощущать процесс газообразования. Можно, конечно, наглотаться таблеток, благо врач их добрую жменю принес. Днем помогало, но вечером Андрей решил, что чем хуже, тем лучше. А потому спустил «колеса» в унитаз.
Сидеть было приятно — мышцы отдыхали. Но сладостно на душе не от этого — за долгие сутки он прошел первую и трудную проверку. И ни одна сволочь не заподозрила, что фюрер не настоящий.
Удивление у Йодля и Кейтеля проступило, когда он настаивал на том, чтобы раздолбить англичан в пух и прах, но не более. Наверное, привыкли, что у Гитлера семь пятниц на неделе, вот и скушали новое решение. Он бы убрал Йодля, вот только тот предан, а этим не грех воспользоваться в своих планах.
«Нет, на корпус я его ставить не буду. Он нужен в качестве противовеса. Генералов надо держать на привязи — пусть зубами друг на друга щелкают, вырывают клочья шкуры. Пусть! Но вся эта свора в нужный момент должна накинуться и растерзать СС и НСДАП в клочки, чтоб духа поганого не осталось. Цель ясна, методы понятны — вот только как это сделать? Впрочем, это не к спеху — время есть, за три месяца что-нибудь придумаю. Как говорил Наполеон — ввяжемся в бой, а там посмотрим!»
Андрей устроился поудобнее — в животе чуть полегчало. Зато обильно потек пот — теперь он понял, почему Гитлер на дню несколько раз мылся и менял рубашки. А мысли тут же перескочили на дела.
«Нет, Йодля я убирать не буду! Но и с Манштейном он работать не будет. Я его передвину… На место Канариса в абвер! Этот хитрый адмирал давно на англичан стучит, я же про него целую книжку прочитал…»
Его словно катапультировали упругие пружины дивана, он оказался на ногах, раздираемый яростью. Захотелось задушить, растерзать в мелкие клочья начальника абвера — военной разведки. Но через секунду Андрей взял себя в руки и снова присел на диван, утирая холодный пот.
«Это была вспышка самого Гитлера, а не меня… Он прочитал мои мысли так же легко, как мне удается слышать его. Бог ты мой! Мы начали превращаться в какой-то симбиоз! Тв-в-вою мать! А если он меня подомнет, выпотрошит мой разум и снова завладеет своим телом?!»
Мысль настолько испугала Андрея, что он соскочил с дивана и принялся расхаживать по бункеру. Прошло несколько минут, прежде чем немного успокоился и опять улегся на жестковатое ложе, приятно пахнущее кожей. И вскоре мысли снова заходили в голове.
«Завтра слетаю в Шарлевиль, поговорю с Рундштедтом, как обещал Браухичу и Гальдеру. А последний испугался, когда я на измену намекнул. Но потом все в шутку обернулось, они и успокоились, зато я под прикрытием Манштейна протянул. Вот так делать и надо — предлагать им по два варианта на выбор. Один должен быть не выгоден для них категорически, а второй полезен мне самому. Ну, ладно, хорош думать. Пора спать, лететь же с утра».